Имя и фамилия: Иррики (Рикки) Руусканен.
Возраст: 17 лет.
Биография: Каждый из нас чувствовал такое хотя бы раз. Мы все можем описать это чувство. Оно врезается в память, и мы можем вызвать его снова, представить его и понять. Но оно не несет собой ни боли, ни страха. Скорее легкий, полусонный испуг.
Да, чаще всего вы можете прикоснуться к этому во сне. Это такой баланс между дремой и реальностью. Вы уже почти засыпаете, как вдруг чувствуете, как летите куда-то вниз, в пропасть. В панике вы открываете глаза и произвольно делаете глубокий вдох. Это происходит потому, что ваше дыхание замедляется, и в мозг подается сигнал о том, что тело умирает. Через несколько мгновений некий импульс заставляет вас пробудиться, ожить. Еще через несколько секунд вы успокаиваетесь и снова начинаете засыпать.
Я чувствовал такое часто, будто бы, слегка оступившись, лечу в огромную нескончаемую пропасть. Только в отличие от всех остальных я не мог вовремя очнуться. Потому что я спал всегда, сколько себя помнил. У каждого из нас есть две ипостаси: тело и душа, и очень часто случается так, что когда тело спит, рассудок бодрствует. Или наоборот.
Я точно не знал, где я нахожусь. Для меня не существовало времени и пространства. Хотя я точно мог дать определение этим понятиям. Я лишь изредка слышал два голоса: грубый мужской, и женский, такой теплый, и, кажется, давно знакомый. Я вслушивался в каждое их слово, следил за тоном и громкостью. Каждый раз, после того, как они исчезали, я забывал детали. Знаю только, что каждый раз они говорили о парне, которого им, по какой-то причине, было жалко.
Я чувствовал прохладу. Здесь всегда была такая температура. Я ощущал каждый дюйм своего тела, но не мог ничего с ним сделать. Оно отказывалось поддаваться. Я чувствовал потоки воздуха, чьи-то прикосновения и что-то еще, чего не мог осознать. Я не мог на это реагировать – не получалось. Еще было дыхание. Ровное дыхание. Мое дыхание. Единственное, что оставалось во мне живое, жажда воздуха. И это было все, что я мог осязать.
Я часто слышал музыку. Но она была не механической, не снаружи. Она совершенно точно звучала у меня в голове и, порою, уносила все дальше, вглубь полузабытых воспоминаний. Сейчас они уже казались сном, который я время от времени пытался повторить.
Так, например, в голове иногда отчетливо звучали громкие торжественные аккорды и стойкое «Oi maamme, Suomi, synnyinmaa». Каждый раз, когда я мысленно проговаривал эту фразу, вдумываясь в ее смысл, меня будто бы переносили на какую-то площадь, над которой развивались сине-белые флаги. Я вновь чувствовал тот холодный ветерок, слышал гам толпы и видел лицо, черты которого сейчас уже не мог припомнить. Лицо улыбалось и смотрело на меня своими большими и ярко-черными глазами. Именно ярко-черными. По-другому никак нельзя назвать.
Еще была одна песня, которая навевала картину старого дома, залитой солнцем лужайки и тёпло-голубые глаза одной старушки. Я сидел с ней на ступеньках маленькой лесенки и внимательно ее слушал. Она говорила: «Иррики – значит «правитель». Помни это всегда». И я запомнил. Я помнил это всегда, с того самого момента, как старушка это произнесла. Я не знал, когда это было, сколько тысяч лет назад. Казалось, что очень и очень давно….
Каждое мое воспоминание сопровождалось музыкой. Кроме одного. Это воспоминание поглощало все звуки, как будто бы я находился в вакууме. Сплошная давящая и гнетущая тишина. Это было воспоминание, которое являлось мне каждую ночь, которое мучило меня на протяжении последних лет. Я летел. Летел вниз, в пропасть, и как бы я не хотел, я не мог избавиться от этого чувства. Я видел темноту и пустоту. Ни капли света там не было. Однако я чувствовал, как рассекаю практически огненный, жаркий воздух. Я летел так очень долго, как будто бы, целую вечность. Но каждый раз, в конце сна, я приземлялся. Я никогда не разбивался. Как будто, что-то подхватывало меня, и я растворялся в этой мягкой дымке, которая не давала мне умереть. Люди, чьи голоса я периодически слышал, называли эту дымку комой.
____
В ту ночь я почему-то не видел пропасти. Не летел, не падал. Я чувствовал лишь горячий воздух, окружающий меня. Я осматривался вокруг, но видел только мягкий свет, застилающий все пространство. Я попытался сосредоточиться на всем этом, вспомнить музыку, которая время от времени появлялась в голове. Но ноты отчего-то сами стали появляться. Эта была мелодия, которую я доселе не слышал. Легкая, воздушная. Я совершенно точно знал, что к утру ее забуду.
«Ты давно здесь?» - раздался откуда-то звонкий, но в то же время очень ласковый, девчачий голос. Я кивнул. Точнее, мне показалось, что я кивнул. Я ведь не мог этого сделать. Но девочка, чьего лица я не видел, точно поняла, что это положительный ответ. «Грустно, наверное, вот так сидеть и ничего не делать» - послышался голос чуть громче. Через мгновение я увидел ее. Она медленно ступала прямо по тому белому свету. Я не видел основы, по которой она могла идти. Я снова «кивнул». Она остановилась и посмотрела на меня своими ярко-черными глазами… «Знаешь, я тоже летаю, - ответила она, слегка задумавшись – только не вниз, как ты, а вверх. Так легко и непринужденно! Как будто всегда это умела, только забыла…». Она снова подняла глаза на меня, и я увидел, что они теперь были тепло-голубыми, как у моей бабушки…
«Ты тоже не бойся летать. Это просто. Всегда – не вниз, а вверх. Чтобы выйти, наконец, из темноты…. Тебе там не место». Ее слова разносились эхом. Я буквально чувствовал каждое из них. «В мире темноты не существует. Всегда есть хоть немного света» - сказала она, подходя ближе ко мне, и протягивая свою маленькую ручку. «Держись. Пойдем со мной. Там лучше, чем здесь. Там примут». Я не видел своих рук, но почувствовал ее ладонь. Она была ледяной, несмотря на то, что нас окружало раскаленное пространство.
Однако постепенно температура начала спадать. Становилось все легче и легче, пока не стало совсем холодно. Я снова видел темноту. Только на этот раз по-настоящему. Мои глаза впервые за несколько лет открылись. Я видел ночь. Самую настоящую. Я видел свои руки и асфальт, на котором стою. Я произвольно сделал глубокий вдох. Наконец-то я очнулся от полета.

Внешность: Я огляделся. Я стоял посреди какой-то трапезной, так как меня окружали столы, а на асфальте кое-где были замечены остатки еды. Я сразу почувствовал голод, но не стал обращать на него должного внимания. Мне надо было разобраться.
Я медленно пошел вдоль рядов. Мышцы все еще сопротивлялись. Все болело и ныло. Сколько же я так лежал? «Здесь столовая под открытым небом? Вот дикари…» Я озирался по сторонам, пытаясь найти хотя бы одного человека, но, видимо, все в этом городе давно спали. Я прошел еще немного и наткнулся на умывальник. «Мыть руки перед едой – это правильное решение». Над умывальником висело зеркало, а рядом с ним фонарь, который почему-то не погасили. Я присмотрелся и остолбенел.
Это лицо я точно когда-то видел. Впрочем, это было неудивительно, ведь это было мое лицо. Однако что-то в нем поменялось. В частности то, что сейчас оно было не совсем детским. Не то лицо, которое я видел в последний раз. Оно приобрело совсем другие черты.
Первое, на что пришлось обратить внимание, - кровь на лице и ссадина. Видимо, только что ободрал об асфальт, когда очнулся. Я утер кровь ладонью, и посмотрел снова. «А я и правда возмужал». Лицо приобрело более мужественные черты. Внезапно появились скулы, вместо круглых детских щек.
Я засмеялся, увидев свои волосы. Мне однозначно требовались услуги парикмахера. Или, если такого здесь нет, можно состричь самому. Пусть криво и косо, зато не буду выглядеть как лохматый пес. Я приподнял одну прядь волос. Черные. Несколько битов моей крохотной памяти подсказывало, что на родине это было редкостью. Там, откуда я родом, большинство людей имели светлые волосы и голубые глаза. Но мои глаза были черными. Ярко-черными.
В целом, я оценил свое внешнее состояние на два с минусом. Это определенно надо было исправлять.

Характер: За то время, что я провел в небытие, я стал очень склонным к самоанализу человеком. Единственное, что остается делать в коме, - это думать. Я много думал, мыслил, соображал, искал смысл буквально во всем. Постепенно эта склонность к анализу обхватила все органы чувств. Я пытался осмыслить все, что слышал, чувствовал и видел.
Придя в сознание, я попытался вспомнить свою жизнь. У меня получилось воскресить в памяти очень многое, картинку за картинкой, событие за событием. Но, наконец, задав себе вопрос «Кто я есть?», я не смог найти на него лучшего ответа, кроме как «Я Иррики – правитель». Вероятно, это определение совсем не соответствовало моему характеру, в привычном понимании. Но я точно теперь знаю, что правитель – это тот, кто умеет быть сильным. Я умею.